С начала Специальной военной операции миновало уже 9 месяцев. Разумеется, я, не будучи военным экспертом, не собираюсь говорить о том, что происходит вдоль линии разграничения. Не менее важная составляющая горячих конфликтов, где бы они ни происходили, — экономическая, а экономика в любой стране XXI века зиждется на своём фундаменте — на энергетике. Вот и предлагаю задуматься о том, что да как у нас в энергетике и в экономике, причём именно в таком порядке. Причина в том, что только по общим данным поступления в государственный бюджет России — на 40% средства от наших отраслей ТЭК. Так нам говорит Росстат, но это ведь от лукавого, если позволить себе хоть немного задуматься. Да, основной объём поступлений денег в бюджет от ТЭК обусловлен НДПИ и экспортной пошлиной, но это ведь далеко не всё.
Две трети добываемого в России природного газа перерабатывается — это от меня привет любителям разглагольствовать об утерянных полимерах и необходимости извиняться перед Юрой. В прошлом году было добыто почти 750 млрд кубометров, так вот из них 500 млрд кубов мы использовали внутри нашей с вами страны. Сравнить можно с ЕС, где объём потребления газа, опять же, по итогам 2021 года, чуточку превысил 400 млрд кубов — и это в том регионе планеты, про который мы постоянно слышим, как про самый развитый, где население в 2,5 раза больше, чем в России. Эти 500 млрд кубометров внутри России обеспечивают работу наших электростанций, которые, само собой, своими налогами и дивидендами по государственным акциям тоже пополняют бюджет. Эти 500 млрд кубометров обеспечивают работу газоперерабатывающих заводов, производство аммиака и азотных удобрений — и это тоже налоги и дивиденды по государственной доле.
Ровно те же размышления касаются нашей угольной отрасли, поскольку из добытого угля 200 млн тонн в прошлом году было экспортировано, но ровно столько же мы использовали сами — снова на электростанциях, а ещё на металлургических предприятиях, и это опять же обеспечивает поступления в бюджет. С нефтью тоже пополам: половину экспортируем в сыром виде, что лично меня просто раздражает, половину используем в России. Нефтеперерабатывающие и нефтехимические заводы, хоть их у нас чудовищно мало, — это тоже налоги, дивиденды и сотни тысяч рабочих мест. Так что, если хоть немного внимательнее присмотреться, наш ТЭК — это куда как больше официальных 40% в формировании доходов государственного бюджета. Росстат умудряется не относить к ТЭК наши ГЭС и АЭС, но это, наверное, только мне непонятно, по каким причинам: по мне, так это тоже ведь явно энергетика, а она в аббревиатуре ТЭК стоит в центре. На долю гидроэнергетики и энергетики атомной в балансе выработки электроэнергии в России приходится 40%, и сбыт этого объёма электроэнергии тоже пополняет государственный бюджет. Цепочку рассуждений можно продолжать и дальше, задумываясь, к примеру, о том, что такое себестоимость добычи нефти, газа и угля. Себестоимость — это работа всего, что связано с добычей, очисткой и транспортировкой, то есть заказы для всех смежных отраслей и для РЖД. Можно сколько угодно философствовать о том, хороша или плоха вот такая наша зависимость от ТЭК, но философия — это точно не ко мне, моё дело уметь видеть факты и думать, предлагать, что нужно сделать, чтобы факты стали основой для анализа и планов действий именно в энергетической отрасли. Но только чистой энергетики не бывает: не добыть нам нефть, если нет машиностроителей, обеспечивающих буровыми установками, насосными станциями и прочим оборудованием. Не удастся нам поставлять газ ни в другие страны, ни по собственной территории, если нет у нас трубостроения, судостроения и далее по списку. Но уголь и нефть с газом в Арктике не добыть, если энергетики не обеспечат разрабатываемые месторождения тепловой и электрической энергией — не отделима энергетика от промышленности, нет смысла разбираться, кто на ком стоит и кто кем командует, это единый комплекс.
Теперь позволю себе несколько исторических параллелей — уж очень сильно они напрашиваются. 22 июня 1941 года на нашу большую Родину, СССР, напала отнюдь не только Германия, вместе с вермахтом в бой пошли военные части Румынии, Финляндии, Венгрии, Италии, Испании и прочих стран тогдашнего Евросоюза. Нет, ничего не путаю, нынешний Евросоюз — это второе издание точно такого же объединения, которое сумел создать Адольф Гитлер. Единая валюта, свободное перемещение капитала и рабочей силы, единое законодательство, единое планирование экономического обеспечения военных действий на фронтах. Фронт сейчас, к огромному сожалению, проходит по территории бывшей Украинской ССР, по масштабу от фронтов Великой Отечественной отличается скромностью, но это ведь не принципиальные отличия. Против России снова воюет объединённая Европа, чьи усилия подкреплены Штатами, Канадой и прочими австралиями с япониями. Отличия только в масштабах, в новом уровне военной техники и в том, что в этот раз Европа воюет с нами чужими руками, да и то ведь европейских наёмников в войсках Украины полным-полно. В чём отличия-то, если по большому счёту? Косметика, не более того. Чем закончилась наша Великая Отечественная и их Вторая мировая? Кардинальным переустройством всей политической карты мира, распадом колониальной системы и появлением десятков новых государств, крахом гегемона, которым ещё в 30-е годы была Британская империя.
В наши дни кардинально перекраивается экономическая карта мира — всё новые и новые страны приходят к неизбежному выводу, что состояние гегемона в лице США наглядно демонстрирует их нынешний президент — спотыкается, с лестницы норовит грохнуться, с невидимыми визави здоровается и текст по бумажке кое-как читает. При этом совершенно очевидно, что эта экономическая перекройка невозможна без опоры на военную мощь тех, кто считает эту перекройку неизбежной, то есть нас с вами, нашей России. В годы Второй мировой существовал и второй фронт, вот только до 1944-го, когда крах Германии был уже очевиден, существовал он сугубо в режиме “он как бы есть, но его как бы нет”. У нас и сейчас есть союзники, но их поведение блистательно охарактеризовал Дмитрий Песков, наш доморощенный златоуст, который изобрёл идиому “испуганный патриот”. Вот и союзники у нас большей частью такие же — испуганные. Как бы союзники, но ведь как бы непонятно, выстоит Россия в очередном противостоянии с Западом или нет, потому союзники — испуганные. В годы Великой Отечественной не испуганным союзником СССР была Монголия, только что наизнанку не выворачивавшаяся для оказания любой помощи, на которую была способна. Сейчас очень похож на неё Иран, хотя и по другой причине — для него Штаты всегда были главным врагом, а враг моего врага — мой друг. Китай Ирану не пара — слишком уж могучие жгуты связывают экономику Китая с экономикой США, излишне резкими движениями Пекин не балует, опасаясь, что ответом может стать затягивание удавки на шее. На мой взгляд, я перечислил вполне очевидные параллели, но с моей стороны всё изложенное — наглость и дерзость, поскольку я уж точно не профессионал в политологии и геополитике, изложил всего лишь собственное мнение без всяких претензий на истину в последней инстанции.
Это, собственно говоря, было небольшим таким предисловием к основной теме: а за счёт чего наши деды и прадеды сумели выстоять в страшной войне, когда коллективный Запад жаждал нашего поголовного истребления? Объединённая экономическая мощь сплочённой Западной Европы не сумела справиться с экономикой Советского Союза даже с учётом того, что наиболее промышленно развитая часть нашей страны оказалась оккупирована этим самым Западом, с учётом того, что наша Красная Армия требовала массовой мобилизации, забирая кадровые ресурсы со всех заводов и фабрик, что миллионы наших предков оказались в зоне европейской оккупации. Сейчас мы оцениваем произошедшее как некое чудо, не имеющее объяснения, но это далеко не так: не бывает в этом мире чудес такого масштаба, каждый факт имеет научное объяснение. В данном случае объяснение звучит просто: разработанная и реализованная в нашей стране теория и практика ТПК, территориально-производственных комплексов, продемонстрировала своё тотальное превосходство над любыми другими методами развития экономики. И это ещё один совершенно реальный случай, когда в СССР новый, советский опыт не противопоставлялся наработанному в Российской империи, а развивал эти наработки — с тем темпом, который сделала возможным централизованная плановая экономика и отмена частной собственности на землю и средства производства. Я не буду замахиваться на изложение всей теории и истории советских ТПК, пробежимся по основным этапам — уверен, что для понимания этого будет вполне достаточно.
“Рычагом”, который позволил молодой Советской России в сжатые сроки восстановиться из разрухи Первой мировой и Гражданской войн, стал план ГОЭЛРО. Разрабатывали его, напомню, царских времён инженеры, умножавшие свой опыт на новые возможности, при которых не требовалось, к примеру, уговаривать каждого кулака на продажу клочка земли под опору ЛЭП, более крупных землевладельцев — на продажу земли под строительство дорог, населённых пунктов, водохранилищ и далее по списку. План ГОЭЛРО в Советской России был законом, нарушение заданий, срыв календарных графиков имели наказания со всеми вытекающими последствиями в виде уголовного преследования. Жёстко? Разумеется — время было такое. А сейчас, когда России предстоит в считанные годы перестроить всю экономику на сотрудничество с южными и восточными странами, — оно что, сильно другое? Энергетики районировали территорию страны, определив регионы, имевшие значительный потенциал для развития энергетики, то есть было запланировано и реализовано восемь крупных экономических районов: Северный, Центральный промышленный, Приволжский, Донецкий-Южный, Уральский, Кавказский, Туркестанский и Западно-Сибирский. Восточная Сибирь и Дальний Восток, напомню, в план ГОЭЛРО не входили — слишком слабо изученными они на тот момент были, последствия чего мы видим и сейчас. Уже тогда проявилось то, что развивалось и дальше — балансировка развития страны в отраслевом разрезе и развития в территориальном разрезе, развитие каждого экономического района увязывалось в единстве с планом развития страны. Направление было выбрано верно, и год спустя районирование было усилено: в плане ГОЭЛРО новые экономические районы: Центрально-Черноземный, Северо-Западный, Средне-Волжский и Юго-Восточный. И тут тоже не было ничего случайного: к работе специалистов-энергетиков присоединились профессионалы, собранные в 1915 году Владимиром Вернадским в Комиссию по изучению естественных производительных сил, КЕПС. Приведу причины, по которым с началом войны царское правительство вынуждено было прислушаться к инициативе будущего академика, при этом я уверен, что исторические параллели с днём сегодняшним будут вполне очевидны. В Российской империи не было точных данных о стратегическом сырье, необходимом для производства современных вооружений: вольфрам, молибден, серный колчедан, сера, свинец, селитра и т. д., лишь 31 из 61 необходимого экономике химического элемента добываются и производятся в России. 107 лет прошло, а звучит на удивление современно, не так ли? И уже на всякий случай, сугубо справочно, вот список того, что Владимир Иванович Вернадский относил к естественным производительным силам:
— Силы, связанные с произведениями живой природы: плодородие почвы, лесные богатства, животный мир, продукты растительности, рыбные богатства и др.,
— разнообразные источники энергии: силы водопадов, рек, ветра, природных газов, морских приливов и отливов и другие проявления динамических процессов на поверхности земли;
— природные ресурсы, сосредоточенные в земных недрах: руды металлов и металлоидов, горючие газы, минеральные источники, нефть, каменные угли, подземные воды и т. п.
КЕПС работала в годы войны в составе всего пяти комитетов — у воюющей Империи на тот момент просто не было сил и средств для разворачивания полномасштабной работы. 1917 год — две революции, уход из состава России Польши и Финляндии. 1918 год — начало Гражданской войны и иностранной интервенции. И в середине марта того же 1918 года — такой запрос Совнаркома Академии наук: “какую роль в решении научных задач социалистического строительства могла бы сыграть Академия и особенно КЕПС?” Через 10 дней, 24 марта, последовал ответ за подписью первого выборного президента Академии Александра Петровича Карпинского: учёные полностью готовы к работе по заданиям Советского правительства. Ещё через неделю Совнарком утвердил для КЕПС финансирование в размере 780 тысяч рублей — в пять раз больше, чем позволяло себе царское правительство. К концу 1918 года КЕПС состояла уже из 20 отделов — началось масштабное геологическое изучение недр нашей страны в поисках новых и новых полезных ископаемых. Объединение усилий специалистов из штаба ГОЭЛРО и КЕПС началось уже в начале 20-х годов, и этот их общий, совместный опыт привёл к созданию проектов ТПК. Есть, конечно, некое общее определение, что такое ТПК: совокупность расположенных рядом друг с другом технологически смежных производств. Звучит красиво, но не отражает и доли реальности наших ТПК и лишний раз напоминает, что нельзя верить чуши, попадающей на страницы электронной энциклопедии. И даже более расширенное определение, звучащее как “экономически взаимообусловленное сочетание предприятий в одной промышленной точке или целом районе за счёт планового подбора предприятий в соответствии с природными и экономическими условиями, транспортным и экономико-географическим положением территории” — тоже не точное. Здесь нет ни слова о том, что транспортные условия не принимались как некая данность — их формировали, меняли под каждый конкретный ТПК, строя дороги: железные и автомобильные, транзитные и внутритерриториальные. Здесь нет ни слова о том, что вот на тех самых предприятиях люди нужны, профессионалы, что их нужно обучать, готовить инженерные и технические кадры, что людям нужно жить, причём жить в комфортных условиях, с качественным медицинским обслуживанием, с возможностью получать образование. И что уж точно самое смешное — нет ни слова о том, что в фундаменте любого ТПК — энергетическая отрасль, без которой ни предприятия, ни разработка месторождений, ни нормальная жизнь в населённых пунктах просто невозможны. Не учтено в этом определении то, что уже в плане первой пятилетки видели и знали специалисты, которые его составляли. К примеру, освоение Уральской области не должно было замирать на разработке месторождений, выстраивалась вполне логическая цепочка: освоить добычу металлических руд за счёт поставок необходимого горнодобывающего оборудования из других районов страны, освоить металлургическое производство за счёт поставок оборудования также из других районов страны, перейти к строительству машиностроительных заводов для того, чтобы из других районов страны уже никакого оборудования не перетаскивать. И под каждый такой этап планировался рост городов, появление новых образовательных учреждений, наращивание генерации тепловой и электрической энергии, расширение транспортной сети. ТПК изначально не планировались как замершие в развитии; всегда проекты, базировавшиеся на энергетике, шли “снизу вверх”: нашли месторождения — освоили добычу полезных ископаемых — начали строить первые посёлки — освоили первый передел — выросли до производства конечной продукции.
Опережающее развитие предусматривалось для энергетической отрасли: электростанции строились с запасом по мощности. На первом этапе развития ТПК будет требоваться 100 МВт*часов, но через два-три года, через пять лет будут построены новые заводы, города, расширена транспортная схема, потому давайте проектировать электростанции сразу на 1000 МВт*часов. Успеем сделать запас по мощности электростанции на пять лет, но при этом запланируем строительство следующей электростанции, поскольку развитие ТПК останавливаться не будет. В этом принципиальное отличие советских ТПК от нынешних ТОРов, для которых просто невозможно просчитать энергетическое обеспечение. Эффективные частные собственники, сферические частные инвесторы, о которых десятилетиями мечтают наши замечательно-восхитительные министерства экономического как-бы-развития, как-бы-развития Дальнего Востока и Арктики, придут в ТОР то ли в этом году, то ли через пять лет, будет этих инвесторов то ли пять, то ли двадцать пять, понадобятся этим новым заводам-шахтам-портам то ли 2 тысячи специалистов то ли 22 тысячи, то ли для химического, то ли лесопромышленного производства, но ты, Министерство энергетики, будь добро построить к тому времени, не скажу какому, ТЭЦ мощностью то ли 300 то ли 2000 МВт электрической мощности и то ли 10, то ли 600 гигакалорий. Вот это у нас теперь планы развития. Эти как-бы-развивающие незнамо чего министерства ровно такие же творческие задания дают и Министерству транспорта: через два года чтоб тут был аэропорт прямо на железнодорожном вокзале, который понадобится через 10 лет, а потому начинай с нового шоссе, которое пройдёт из северо-южного района в западно-восточный. А ты, Министерство строительства, построй вот на том северном пригорке, который в низинке на юге, вахтовый посёлок городского типа с многоэтажками на тысячу или там сто тысяч человек — само разберись. Ну, а дальше уже задания для министерств образования и здравоохранения в том же стиле: школ на пятьсот ребятишек, потому что их будет всего сто, хотя может оказаться и десять тысяч, потому больницу на 2000 койкомест построим прямо в поликлинике на 100 человек, которая нужна в наступающем году, но в следующем десятилетии.
Нашим предкам откровенно повезло: не было в начале 30-х годов прошлого века вот таких славных министерств и вот таких прекрасных ТОРов. Потому создание Урало-Кузбасского ТПК началось уже в годы первой пятилетки, а оценку работе советских геологов, географов, энергетиков, промышленников, транспортников дала Великая Отечественная война. То, что ТЭЦ строились опережающим темпом и с запасом по мощности, позволяло вводить в эксплуатацию эвакуируемые заводы в максимально сжатые сроки. То, что дороги строились с опережением по сравнению с населёнными пунктами, обеспечило возможность нарастить грузооборот не в том темпе, в котором распрекрасная РЖД сейчас расширяет БАМ с Транссибом, а в том, который требовался стране, находившейся в условиях страшнейшей из войн. То, что строительные организации в ТПК были местными, работающими со своими строительными материалами, — позволяло строить одновременно и новые производственные здания, и жильё. Местные, свои, строительные организации, а не по лекалам нашей изумительной ФАС — тендер и генеральные подрядчики из-за границы, с подвозом стройматериалов в Усть-Лугу из Узбекистана и из Китая. И всё у нас получилось, как когда-то изложил Владимир Высоцкий, помните? “От границы мы землю вращали назад — было дело сначала. Но обратно её закрутил наш комбат, оттолкнувшись ногой от Урала”.
Урал с Кузбассом выдержали отталкивание ног комбатов — уголь и железная руда, металлургические комбинаты и машиностроительные заводы, железные дороги и разраставшиеся жилые кварталы. Выдержали, потому что были готовы. Были готовы, потому что Урало-Кузбасский ТПК создавался, укреплялся, рос 12 предыдущих лет. Рос планово, усилиями государства, а не сферических инвесторов в вакууме. И стремительное восстановление Советского Союза после Великой Отечественной тоже шло за счёт создания и развития новых и новых ТПК. В качестве примера — один из последних в биографии СССР Братско-Усть-Илимский. Две могучих ГЭС, добыча бокситов и алюминиевый комбинат, железная руда и металлургические комбинаты с машиностроительными заводами, крупнейший в стране ЛПК, лесопромышленный комплекс, три новых города, 50 тысяч человек населения в начале реализации во второй половине и почти 700 тысяч в середине 70-х. Со всем необходимым: дорогами, школами, техникумами, больницами, домами культуры, кинотеатрами, которые строились, опять же, без безумных тендеров, а силами местной, своей, строительной организации. Строил ГЭС и решил не уезжать? Иди строй завод и жилые кварталы, заводи детей и отправляй в школу, которую ты же и построишь. Устал строить, зимой холодно? Не вопрос — получай специальность и иди работать на комбинат.
За годы, минувшие с краха СССР, мы основательно забыли о таком чуде, как ТПК. Разумеется, в позднесоветские годы их разработка шла уже куда как легче: по той причине, что у нас появилась вычислительная техника, которая позволила просто ТПК поднять до уровня программно-целевых ТПК. Основа была всё та же: сначала геологи, за ними энергетики, потом добывающие проекты, одновременное строительство новых дорог, населённых пунктов со всем необходимым, за этим следом — металлурги, машиностроители, лесопромышленники, аграрии, дабы накормить всех вновь прибывших, спецы по образованию и медики. Но все эти “следом”, “после” — не в режиме неуправляемого хаоса, а чётко по плану: к такому-то году будут введены три новых гидроагрегата на ГЭС, потому вот этот завод к такому же сроку, а расширение городских кварталов — к моменту окончания строительства теплоцентрали, потому дорогу начинаем уже в следующем году.
Для чего я всё это решил припомнить? Да для того, чтобы поделиться соображениями — а что нам теперь делать для того, чтобы действительно переориентироваться на юг и на восток. Снова повторю то, что уже неоднократно говорил, самыми широкими мазками описывая нашу Россию. Население Сибири и Дальнего Востока — всего 20 млн человек, плотность населения здесь в 8 раз меньше, чем на Урале и “налево” до берегов Балтики. Чуть ли не 80% полезных ископаемых — в нашей Арктической зоне, где население составляет всего 3 млн человек. Вот исходные данные, которые и описывают начальные условия сложнейшей задачи. Нас менее 150 млн человек, мы не можем создать автаркию, при которой развитие экономики идёт только за счёт внутреннего рынка — для этого нашу численность нужно как минимум удвоить. Пока этого нет, мы просто обречены выстраивать экономику экспортно ориентированную. Это просто данность, ничего с этим не сделать. Если мы будем выпускать совершенно одинаковые гаджеты в России и в Китае, Китай всё равно выиграет по себестоимости из-за эффекта масштабирования. Следствие очевидно: если мы действительно хотим конкурировать на мировых рынках хай-тека, нам ни черта не хватит пресловутого импортозамещения, мы выиграем только за счёт импортоопережения. Китай — смартфоны, мы в ответ — смартфон с функцией частного вертолёта, чтобы они десять лет думали, как такое возможно, а потом десять лет пытались повторить. Россия для успешной конкуренции обязана уметь создавать нечто уникальное, конкурировать не за счёт удешевления общедоступных для производителей товаров, а за счёт товаров, сложность которых будет опережать всех и вся на 1–2 поколения. И не надо даже пытаться говорить, что нам это недоступно, нужно просто знать факты. В 1970-е годы французские атомщики построили в Ля-Фаже предприятие по переработке отработавшего ядерного топлива (ОЯТ) первого поколения, и такое же поколение имелось у нас на “Маяке”. В 90-е французы двинулись дальше — в том же Ля-Фаже появился совершенно новый завод, уровень технологий на котором позволил им заявить, что это второе поколение. Останавливаться не собирались — работали, изобретали, упорно двигались вперёд, к третьему поколению. Мы со своим первым поколением молчали в тряпочку до конца 2010-х годов, пока в Железногорске, на горно-химическом комбинате (ГХК), не появилась опытно-демонстрационная линия, на которую и пригласили взглянуть французских профессионалов. Те осмотрели и вынесли вердикт: мы видим перед собой технологии четвёртого поколения, и мы не очень понимаем, как и когда сможем не то что обогнать, а хотя бы приблизиться.
Это и есть наш путь к успеху: не догонять, а перегонять на корпус, на круг, на 10 км при марафонском забеге, если речь идёт о новых и сверхновых технологиях. Что для этого нужно? Разумеется, крайне резкий рост инвестиций в образование, в укрепление наших научных, конструкторских, инженерных школ, в заботу о каждой искорке таланта в умах и душах наших детей. Росатом уже более 10 лет ведёт проект “Школа Росатома” в своих закрытых городах, выискивая талантливых ребятишек уже в младших классах, упорно развивая методику, чтобы добраться даже до детсадовского возраста. Уникальные условия? Да. Дорогое удовольствие? Ещё раз да. Альтернатива как бы есть — дисциплинированное исполнение заповеди божьей про плодитесь и размножайтесь, но и на такое славное дело время требуется, но и такая работа не перечеркнёт необходимости импортоопережения как единственно возможной дороги к успешной конкуренции на рынках сверхсовременных технологий.
Для больших денег на науку и образование, на изобретательство, на приучение максимально сокращать дистанцию между штучными успешными разработками в лабораториях до производственных линий на заводах и фабриках — нужно много работать, не рассчитывая на чудо, рассчитывая только на себя, шаг за шагом. Шаги — для устранения всего, что мешает, что вносит дисбаланс. Если мы ориентируемся на Юго-Восточную Азию, давайте прикинем, как это выглядит. Вот закупка какого-то ширпотреба в условном вьетнамском Китае и желание реализовать его на нашем рынке. Порт — в Приморском крае, а рынок сбыта — в столичном регионе. 6 500 км по железной дороге со всеми вытекающими по росту ценами. Вот что-то да изобрели, запустили в производство, подписали контракт с китайским Вьетнамом. Производство — там, где возможно, то есть в европейской части страны, дальше 4, 5, 6 тысяч км по железной дороге и перевалка в порту. Вместо прибыли — дырка от бублика, вся убита в расходы на логистику. Разумно? Нет. Пять веков мы пытаемся развить свой Дальний Восток, но ни царская Россия, ни СССР с этой гиперпроблемой справиться так и не сумели. СССР алгоритм почти нашарил, но и ему силёнок не хватило: вдоль трассы БАМа десятки крупных месторождений, сотни средних, но разработать, а уж тем более реализовать проекты новых ТПК в брежневскую пору не удалось. В 2012 году мы умудрились построить ещё и АЯМ, Амуро-Якутскую магистраль, вдоль которой ещё 350 крупных и средних месторождений твёрдых полезных ископаемых, то есть без нефти и газа. С год тому назад Сергей Шойгу неожиданно заговорил о необходимости построить новые города в Сибири — заговорил, да вдруг замолчал. Нет, сейчас у Сергея Кужугетовича точно хлопот выше головы, но мы-то чего молчим? Да, Сергей Кужугетович, вашу мечту можно реализовать, методика у нас имелась, а на новых вычислительных мощностях нам вполне по плечу проекты ТПК разрабатывать на уровне XXI века. С новыми технологиями жилищного строительства, с новыми технологиями теплового и электрического обеспечения, с новым уровнем медицинского обслуживания. Но в основе новых ТПК будет всё то же, что и почти век тому назад. Вот месторождения ресурсов, вот столько потребуется шахт, карьеров и разрезов, которые и станут якорными потребителями для новых теплоцентралей, мощность которых будем рассчитывать с двойным запасом, потому как одновременно нужно проектировать жилые кварталы и внутренние транспортные развязки. Добыча ресурсов — этап №1, их первичная переработка на месте — этап №2, производство конечной продукции — этап №3, и всё это с дальнейшим ростом населённых пунктов, ростом системы образования от школ и детских садов до филиалов наших ведущих вузов.
Но основной объём неразрабатываемых месторождений — это Арктика. Что у нас в ней творится на день сегодняшний, если слева направо? Коми — Лукойл и Роснефть добывают нефть, через терминал “Варандей” сырой поставляют на восток и на запад по Северному морскому пути (СМП). Ямал — НОВАТЭК построил один крупнотоннажный СПГ-завод, вовсю строит второй, по СМП транспортирует на восток и на запад, ориентируясь на биржевые цены. Газпром нефть, сырая нефть, терминал “Ворота Арктики” — тоже по СМП, тоже непереработанную, тоже на восток и на запад. Ещё восточнее, на Таймыре, Роснефть разворачивает грандиозный проект “Восток-Ойл”, дабы от Диксона сырую нефть по СМП на восток и на запад. Выкачал — погрузил — экспортировал. На Ямале Газпром ведёт проект новой газовой провинции — уже идёт газ с Бованенково, идёт разработка Харасавэя, уже заказана платформа для шельфового месторождения в Обской губе, Каменномысское море. Паутина трубопроводов в сторону Ухты, дальше — в Ленинградскую область, к Балтийскому побережью. Выкачал — транспортировал на экспорт, алгоритм тот же. Президент задал цель — 80 млн грузооборота по СМП к 2024 году, но цель оказалась недостижима, нужно только дождаться, когда найдётся смелый государственный чиновник, который первым признает этот невесёлый факт. Основной объём грузов по СМП — СПГ уже более 20 млн тонн из 35 млн, которые должны пройти по арктической трассе по итогам этого года. А вот тихонько притаился в глубинах Арктики Норникель — всего-то 1 млн тонн грузов в год. Но — ба, ух ты! — стоимость этих грузов в два раза больше стоимости десятков миллионов тонн СПГ. Почему? Да потому что выкопал — переработал, ещё раз переработал и только после этого экспортировал. Баимский ГОК, если будет реализован, по объёму грузов прибавит не более 1 млн тонн, но по цене этот 1 млн тонн будет сравним с десятками млн тонн нефти “Восток Ойла”, потому как выкопал — переработал, ещё раз переработал, и только после этого экспортировал. Норильск — классический ТПК, пусть и не такой масштабный, как другие. Две “собственные” ГЭС, в том числе самая северная в мире Усть-Хантайская с недетской мощностью в 511 МВт, три газовые ТЭЦ, несколько рудников и заводов цветной металлургии, железная и автомобильная дороги до Дудинки с её речным портом, собственный аэропорт. Детские сады, школы, колледжи, самый северный в мире Заполярный государственный университет, поликлиники, больницы, начато строительство сети современных медицинских центров. Демография в течение последних пяти лет — с небольшим, но “плюсом”, в 2020-м население перевалило за 180 тысяч человек, промышленное производство на душу населения — в два раза выше среднего по России, уровень безработицы — 0,7%. В результате потрясений 90-х Норникель ушёл в частные руки, но база ТПК не исчезла, она оказалась настолько надёжным заделом, что и сейчас обеспечивает возможности для дальнейшего развития. Пусть звучит цинично, но повезло, что частных рук оказалась одна пара. На базе Усть-Илимского ЛПК после приватизации появилось сорок одно ООО, которые друг за другом уходят ко дну, отток населения как начался, так и не остановить никак.
Это я о том, что стоит задуматься над вопросом: нам что важнее-то — миллионы тонн грузов или их многомиллиардная стоимость? Важнее нам поступления в государственный бюджет, важнее нам рабочие места — это просто факт. Важнее как можно более маржинальные товары, а не миллиарды тонн и миллионы кубометров. Лукойл в Коми — это не только баррели сырой нефти, но и уникальные смазки, зимнее дизельное топливо, которые вполне рентабельно перевозить не по СМП, а по РЖД со всеми сюрпризами в виде безостановочно растущих тарифов. России как государству выгоднее переработка, причём переработка как можно более глубокая. Сабетта — порт, который построен под проект Ямал-СПГ с его 20 млн тонн СПГ в год. Основной акционер, НОВАТЭК, планирует там же, в том же порту, ещё один проект, с которым, правда, никак не может до конца определиться — то ли это будет среднетоннажное производство СПГ, то ли производство аммиака. Если СПГ, то 6 млн тонн, если аммиак — 2 млн тонн. НОВАТЭК — это буржуи-капиталисты, потому прибыль считать умеют, без лишних деталей, и видна вся картинка. Раз не могут определиться с конкретным проектом — значит, прибыли по каждому из них сопоставимы. 6 млн тонн СПГ и 2 млн тонн аммиака — более-менее равная цена, но транспортировать 2 млн тонн однозначно проще и дешевле, чем 6 млн тонн. Как только более глубокая переработка — так сразу меньше логистические затраты, зато больше рабочих мест. Аммиак — это уже не выкачай и вывези, а выкачай — переработай — вывези. Простой вывод-то, логически очевидный — России нужна переработка ресурсов с прицелом на использование продукции как внутри страны, так и на экспорт. Значит, СМП должен выглядеть не как горизонтальная линия с несколькими жирными точками на местах добычи газа да нефти, а как “расчёска”, где каждый “зубчик” — ТПК, обеспечивающий максимально глубокую переработку и производство разнообразной, а не монопольной продукции. СМП принесёт максимальную пользу, если мы будем сражаться не только за то, что максимально приближено к побережью, если мы вспомним, что освоение Сибири шло по нашим великим рекам. Нужно возвращать судоходность Оби, Енисею, Лене и Колыме, нужно оценить целесообразность восстановления старых промышленных проектов и разработку с реализацией новых проектов на их берегах. Вниз по течению, то есть вверх по карте — это гарантия появления новых и восстановление-расширение старых портов, и только такой подход позволит не на словах, а на деле развивать СМП как реального конкурента Суэцкому каналу. Морской транзит давно перестал быть маршрутом от начальной до конечной точки: грузим судно в Иокогаме, отправляем в Амстердам, но в индийском Бангалоре часть товаров сгрузим и примем новые, индийские грузы, ещё одну рокировку можно будет сделать в Джедде на берегу Саудовской Аравии, ещё раз — в Египте, ещё раз — где-то в Испании. Мы пытаемся изобрести какой-то собственный велосипед с треугольными колёсами и дико удивляемся, почему за навигационный период уникальный атомный лихтеровоз “Севморпуть” делает только два рейса от Мурманска до Владивостока. Что такое, как же так? А если бы мурманские грузы частично шли до порта Индига, где на их место грузили бы новые товары, которые ждут на Диксоне, где добавляли бы товары для Тикси, в Тикси — для Наглёйнгына, в Наглёйнгыне — для Певека, то внезапно бы выяснилось, что лихтеровоз нужен на весь навигационный период, а каждый его рейс приносит кратно большую прибыль.
Такие же рассуждения справедливы для многих наших регионов, нужно просто провести своеобразный аудит. В этом году у шахтёров Кузбасса откровенный затык с вывозом угля на Дальний Восток — РЖД в очередной раз сорвала выполнение поручения президента про норматив в 58 млн тонн угля в течение года. Но для угольной химии лучше всего подходят энергетические сорта угля, их переработка миллион тонн способна превратить в сотни тысяч тонн и кубометров — и нагрузка на Восточный полигон резко уйдёт вниз, а прибыль региона при этом только вырастет. Коми — это миллиарды кубометров леса, которые вот уже более ста лет нет возможности перерабатывать и вывозить, поскольку единственная железная дорога идёт в сторону перегруженных до неприличия столичных узлов. Коми — это крупнейшее в мире месторождение титана, это сотни миллионов тонн бокситов в нераспределённом фонде, но нет своей дороги к берегу Северного Ледовитого океана, нет своего порта, и мы имеем плотность населения в этой части европейской России такую же, как в арктических регионах Якутии.
Этим летом уважаемая Елена Николаевна Ведута, продолжающая дело своего отца, разработавшего динамическую модель межотраслевого баланса, была поддержана КП РФ, которая предложила нашему Правительству реализовать эту модель сразу в масштабе всей России. Предложение вызвало откровенную истерику финансово-экономического блока министерств: экономического развития, финансов, торговли и промышленности, что неудивительно, там от слов “централизованное планирование” эффективных менеджеров может и кондрашка хватить. Но есть и вторая причина: никто не представляет, как это сделать, у нас искусство масштабного и комплексного планирования как в 1991 году впало в кому, так из неё и не выходит, а люди, профессионалы, уходят. Россыпь ТПК — это пошаговое восстановление государственного планирования, это пошаговая наработка опыта, создание кадрового ядра. Я не разбираюсь в политике, в системе государственного управления, но очень надеюсь, что возвращение к проектам ТПК для России будет чрезвычайно полезно, ведь у нас просто нет других алгоритмов решения задачи переориентации на восток и на юг. И мне чертовски повезло, что у меня есть единомышленники, наш вполне самодеятельный клуб энергетиков и промышленников: “Точка сборки” эту тему в обязательном порядке продолжит, но уже с техническими подробностями.
Оригинал статьи:
https://zavtra.ru/blogs/chto_takoe_tpk