Волатильность цен на природный газ приводит к волатильности не только стоимости электроэнергии на европейских энергетических биржах, но и к проблемам едва ли не всего реального сектора экономики.
Разговоры, заявления, декларации европейских политиков о том, что страны ЕС намерены избавиться от зависимости от российских энергетических ресурсов, начались задолго до 24 февраля. Уже в начале века, когда стало окончательно ясно, что ресурсы нефти, газа и угля в подземных и даже подводных “кладовых” этой части света большей частью не только открыты, но и переходят на поздние стадии выработки, начались поиски альтернативных поставщиков. Основные усилия прилагались к поискам поставщиков именно природного газа, его физические свойства — причина того, что наиболее оптимальным и дешевым способом транспортировки являются магистральные трубопроводы (МГП).
“Крокодил не ловится, не растет кокос”
С этим очевидным фактом в начале века не спорил никто — к примеру, проект МГП “Северный поток” получил режим наибольшего благоприятствования в ЕС, все вопросы о финансировании МГП “Голубой поток” были решены в течение нескольких месяцев. Но оба проекта — это новые маршруты поставок российского газа, а вот с альтернативами у Европы дела не шли. Проект МГП Nabuco, по которому планировалось привести в ЕС то туркменский, то иранский газ, из-за необходимости инвестиций в каких-то астрономических масштабах закончился полным отказом от него всех потенциальных участников. Проект строительства “Арабского газопровода”, по которому газ Катара должен был пройти транзитом через территории Саудовской Аравии, Иордании, Сирии и Турции, стал одной из основных причин гражданской войны в Сирии, и теперь о нем редко кто вспоминает. Та же судьба и тоже из-за сирийских событий — у проекта “Исламский газопровод”, по которому планировалось привести газ иранских месторождений через территорию Ирака на побережье Сирии, где предстояло строить СПГ-заводы.Единственный реализованный трубопроводный проект — МГП TAP – TANAP, который обеспечивает поставки азербайджанского газа в Турцию и через ее территорию в Южную Европу. Однако годовая мощность этого МГП составляет всего 16 миллиардов кубометров, из которых шесть миллиардов предназначены для турецких потребителей. Если учитывать российские поставки только и исключительно в страны ЕС, то их средний годовой объем в последнее время составляет от 150 до 180 миллиардов кубометров — в сравнении с ним объем поставок с месторождения “Шах-Дениз” не выглядит чем-то существенным.
С момента открытия шельфовых месторождений у берегов Израиля (“Левиафан”) и неподалеку от Кипра (“Афродита”) стал разрабатываться проект еще одного МГП — East Mead, но и от него Евросоюзу пришлось отказаться по целому ряду причин. То, что все эти проекты рассматривались именно как конкуренты любым новым и даже старым проектам “Газпрома”, вполне очевидно — для каждого из них Еврокомиссия охотно снимала любые ограничения, предусмотренные Третьим энергопакетом и его Газовой директивы.
Европейская Директива о ВИЭ 2009 года
Хронические неудачи с альтернативными трубопроводными поставками газа, на мой взгляд, стали побудительным мотивом для появления весной 2009 года европейской Директивой о ВИЭ. По замыслу авторов, масштабный рост генерации электроэнергии на солнечных и ветряных электростанциях должен привести к снижению спроса на природный газ, при этом, разумеется, снижаться будут объемы поставок именно российского газа. При этом авторов Директивы о ВИЭ нисколько не смущали ни финансовые, ни технические проблемы, связанные с ВИЭ-генерацией.
Солнечные и ветряные электростанции в профессиональной среде называют “альтернативными прерывистыми источниками” — режим генерации на них целиком и полностью зависит от погодных условий, предсказать его невозможно. Чтобы объединенные энергосистемы могли вести диспетчеризацию такой генерации, необходимо уметь строить накопители энергии мегаваттного и гигаваттного классов, но таких технологий до сих пор не создано, регулирование производства электроэнергии как происходило за счет гидроаккумулирующих электростанций, так происходит и сейчас.
Проблема финансирования строительства СЭС и ВЭС в Европе была решена самым радикальным и совершенно нерыночным способом — конечные потребители увидели в своих платежках отдельную строку “зеленая надбавка”, диспетчерам объединенных энергосистем в административном порядке приказано принимать в первую очередь именно зеленую электроэнергию в ущерб всем традиционным электростанциям. Результат известен и совершенно логичен: в Евросоюзе стали одна за другой закрываться традиционные электростанции, причем не старые угольные, а новые газовые. Любая электростанция требует серьезных инвестиций, и в том случае, если их возврат зависит от погоды, реализация таких проектов утрачивает смысл. Проще всего понять на примере. Предположим, что за миллиард евро некая компания построила в Германии газовую электростанцию мощностью 250 мегаватт. Работает генератор, энергия уходит к потребителям, потребители платят — все вполне предсказуемо. Но если в солнечные часы и при хорошем ветре электростанция не работает — инвестиции не возвращаются. Переходы от полных остановок к работе на 100 процентов проектной мощности — это повышенный износ оборудования, большая частота планово-предупредительных ремонтов и, следовательно, часов простоя еще и по этой причине. Старые угольные электростанции инвестиции отработали давно — в те годы, когда никакой Директивы о ВИЭ не было и в помине, потому они и могут позволить себе “рваный режим” работы.
От торговли природным газом — к “торговле страхами”
То, что выглядит несколько парадоксально — “Чем больше ветряных и солнечных электростанций — тем выше доля угольной генерации”, на самом деле совершенно логично. Об этом же говорит статистика, если смотреть на нее непредвзято. Доля ВИЭ-генерации в России — 0,5 процента, доля угольной генерации — 12 процентов. В энергосистеме той же Германии, которая громче всех заявляла о своих “зеленых достижениях”, доля газовой генерации — около 25 процентов, но и доля угольной генерации — на том же уровне, порядка тех же 25 процентов. И это говорит о еще одном нюансе, который не учитывает большинство адептов “зеленой революции”, — более половины природного газа, потребляемого в Европе, используется не в электроэнергетике, а в теплоэнергетике и других отраслях экономики.
Стабильный, предсказуемый газовый рынок — это стабильность и предсказуемость при производстве бумаги, сельскохозяйственных удобрений, стекла, керамики, продукции химпрома, цветных и черных металлов, цемента и многого другого, а по производственным цепочкам — и при производстве любых товаров с максимальным уровнем переработки и с максимальной прибылью, от станков до автомобилей, телевизоров и телефонов. Следовательно, волатильность цен на природный газ приводит к волатильности не только стоимости электроэнергии на европейских энергетических биржах, но и к проблемам едва ли не всего реального сектора экономики, возникают риски снижения конкурентоспособности европейских товаров на внешних рынках.
Либерализация газового рынка, которую Еврокомиссия проводит по лекалам “Целевой модели европейского газового рынка”, опубликованной в 2010 году, привела к появлению на нем сотен новых участников — регулирующие государственные органы выдавали соответствующие лицензии практически любым компаниям, в том числе тем, кто работал на товарно-сырьевых и фондовых биржах. Итоги такого подхода стали очевидны в сентябре-октябре 2021 года — резкий рост стоимости фьючерсных контрактов, который, в соответствии с правилами Еврокомиссии, навязанными государствам — членам ЕС, привел к не менее резкому росту сначала спотовых цен, а затем и к росту цен в долгосрочных контрактах. Газовый рынок Европы получил все те “болезни”, которые характерны для торгов на фондовых биржах: для резкого колебания котировок теперь достаточно словесных интервенций европейских и других политиков, торговля газовыми фьючерсами во многом зависит от “торговли страхами”.
Свежий пример у нас перед глазами. 23 марта Владимир Путин поручил правительству России изменить валюту платежа в долгосрочных газовых контрактах на рубли, и этого оказалось достаточно, чтобы стоимость фьючерсов за сутки выросла сразу 20-25 процентов. В тот момент не появились новые правила от Центрального Банка России, нет новых инструкций для ММВБ, не определены банки, через которые будут идти валютные торги, “Газпром” не начал переговоры со своими европейскими партнерами, но цена апрельских фьючерсов поднялась с 1100 долларов за тысячу кубометров до 1500 долларов. Есть озвученное политическое решение, но еще нет новых правил работы, а рынок, не дожидаясь никакой конкретики, уже реагирует очередной “премией за страх”.
Стоит отметить, что рубеж десятых годов ознаменовался не только практически одновременной публикацией Третьего энергопакета и Директивы о ВИЭ. Синхронно с этим началась так называемая сланцевая революция в США. В считаные годы Штаты не только избавились от звания крупнейшего в мире импортера СПГ, но и начали его экспорт, в разы снизились и объемы импорта ими сырой нефти. Но прежде чем разбираться с тем, насколько обоснованны надежды антироссийски настроенных европейских политиков на то, что заменой российского трубопроводного газа может стать СПГ, поставляемый из США, стоит чуть внимательнее оценить особенности технологии добычи углеводородов методом гидроразрыва пласта применительно к экономике сланцевого сектора Штатов и даже к геологии материка Северная Америка. Комплект всех этих особенностей и привел к тому, что зимой 2022 года альтернативу российскому газу для Европы искали где угодно, только не в самих США, и к тому, что и весенняя география поисков альтернативы российской нефти тоже не затрагивает территорию этой страны.
Оригинал статьи:
https://lt.sputniknews.ru/20220328/rf-poka-nichego-ne-sdelala–panika-uzhe-nachalas-evropu-zhdet-gazovyy-shtorm-22371455.html